— Я слышу вас, слышу! Где вы?! — зашуршавшая было в противоположном направлении галька затихла — и мелкие женские шаги повернули к нему: — Вы упали? Вам больно?! Ответьте что-нибудь!!! — в Алином голосе отчетливо слышались слезы.

Он смог только протянуть на низкой ноте первую букву ее коротенького девчоночьего имени — но помощница быстро сориентировалась, и теперь пробиралась уже целенаправленно к пострадавшему, луч фонарика несколько раз мазнул его по лицу… Потом — тепло ласковых рук, мимолетные прикосновения волос, будто мягкий порыв весеннего ветра — запах духов, успокаивающее бормотание. Алексей сумел подняться, безвольным кулем навалившись на ее хрупкое надежное тело, женщина обхватила его поперек туловища, осторожно, шажок за шажком повела по крутым лбам гладких древних валунов, помнивших каменный век, и Золотой — помнивших… Онемение постепенно отпускало оживающий язык, проклевывалась полувнятная речь — «Алечка… Аленька моя…» — шептал он, стараясь причинять ей поменьше неудобств. Острый луч фонарика уверенно резал прозрачно-ледяную безлунную ночь. За последней ветлой острие света наткнулось на ярко-алое пятно — это ждала их обоих Алина маленькая верная машина.

— Слава Богу, — с полной искренностью проговорил Алексей, бурно радуясь обретаемой власти над языком. — Похоже, выкаба-рали… выкарабли… — махнул рукой: — В общем, вы спасли меня, Аля…

В салоне зажегся тусклый желтый свет, и он увидел ее строгое бледное лицо.

— Да, — мрачно ответила она. — Выкарабкались. Весь вечер вас искала по всему поселку. Хотела уже полицию звать. Берег залива — это было последнее возможное место. Чуть от страха здесь, простите, не сдохла. А вы, кажется, считаете, что это тоже входит в обязанности личного секретаря…

Алексей виновато покрывал поцелуями ее руку и лепетал, как во сне:

— Никогда больше… Никогда… Больше никогда…

И тогда ее прощающая рука мягко перевернулась узкой ладонью вверх.

Он очнулся от звука далеких голосов. Да, он был у себя в постели, абсолютно голый, под тонким шерстяным одеялом, как привык… Но откуда доносились слова — снизу? Из сада? Из-за стены? Он почти уверен был, что голоса — женские, только что-то словно вибрировало и подвывало в голове, завихряясь в ушных раковинах, — никак не получалось уверенностью определить, разговаривает ли с кем-то Аля или, может, просто громко работает телевизор… Его мучительно настороженным ушам удавалось разобрать только отдельные фразы: «Почти два месяца… торчим… Им-им-им-у-у-у… У-уже почти неделю под себя… А-а-а-а-е-е… Пе-ерестаралась, дура… Ра-ра-ра-ра-и-и… Говори-ила тебе… Что делать бу-удем… Бу-у-у-у… И-и-и… Лишь бы прочита-а-ать не смог… Ок-ок-ок-о-о-о… Во-от околеет — что тогда-а…». Он разом стряхнул с себя тягучий липкий кошмар и сел с протяжным криком:

— Аля-а!!!

Частые женские шаги почти тотчас легко застучали по лестнице вверх, и Алексей поразился — как это можно по шагам определить, что у идущего маленький размер ноги, причем понять это не по тяжести, а по качеству шага. Через полминуты она уже стояла у его кровати — бледненькая, с распущенными волосами, в простом светлом трикотажном платьице — взволнованная, впервые даже не пытающаяся придать себе спокойный корректный вид.

— Очнулись?! — почти выкрикнула Аля.

Вопрос несколько озадачил Алексея, потому что о своем вчерашнем приключении он имел воспоминания очень смутные и отрывистые — так, залив, камни, фляжка с коньяком, мечущийся в темноте неприятно белый луч фонаря… Значит, все-таки опять перебрал, да еще, наверно, и на голодный желудок — завтракал ли, обедал ли — Бог весть… Но что пил — это точно… Да, верно, гулял и прихлебывал, а потом завалился где-то средь камней и задрых — стыдоба какая…

— Да, я вчера… кажется… немножко… — стыдливо признал он; стыдливо — да не очень: он — мужчина, имеет право, ничего особенного, в конце концов. — Вам, наверное, повозиться… со мной пришлось, да?..

— Да уж… немножко, нечего сказать! — было видно, что Аля еле сдерживается, чтобы не наговорить резкостей, но не смеет, не желая портить пошатнувшиеся отношения.

— Там кто-то пришел? Вы с кем-то разговаривали сейчас? — со смутной ревностью спросил Алексей, потому что назойливая мысль о ее возможных тайных встречах с мужчиной никогда по-настоящему не покидала его.

Секретарша покачала головой:

— Вам, наверное, приснилось. Я никому не сообщила, что мы здесь, — как вы просили… Только, знаете, мне кажется… Я понимаю, что это не мое дело, но я давно у вас работаю, и вы мне не совсем посторонний… В общем, я считаю, вам надо решительно ограничить себя в отношении алкоголя. Очень решительно. Иначе вам может грозить серьезная беда, вы даже не представляете!

Аля была такая красивая и серьезная, когда произносила это, такая искренняя забота отразилась на ее тонком прозрачном лице, так мягко оттенили длинные русые ресницы ее матовую, чуть пушистую кожу… Конечно, она влюблена. Иначе зачем бы все это терпела?

— Аля, идите сюда, присядьте, — сглотнув неожиданно набравшуюся слюну и неосознанно протягивая руки, попросил Алексей и, когда женщина доверчиво опустилась на край кровати, быстро и крепко обхватил ее руками и опрокинулся назад, в подушки, увлекая жертву за собой под одеяло, как старый опытный крокодил, не разжимая железной хватки, утаскивает на каменистое дно мутной реки опасливую косулю, пришедшую на водопой.

Но Аля не сопротивлялась — наоборот, подтверждая давние самоуверенные предположения своего работодателя, она сразу же обвила руками его шею и страстно ответила на требовательный поцелуй, а потом, избавив жаждущего мужчину от всегдашнего неудобства первых стеснительных расстегиваний заколдованных пуговиц и выпутываний желанной женщины из множества ее непонятных одежд, мгновенно выскользнула из своего платья, выбросила из постели еще две кружевные тряпочки — и прижалась к нему, жарко дыша и влажной кувшинкой раскрываясь навстречу. Но она не учла, что, опытный любовник и красивый мужчина, Алексей уже много лет как пресытился быстрой женской доступностью и смутно ждал нешуточного, быть может, сопротивления, чтобы торжествовать над усмиренной добычей сладкую, но нелегкую победу. Тупая Алина готовность не воспламенила, а почти разочаровала его, пресное соитие прошло по безличному кроличьему сценарию, и меньше, чем через минуту Алексей раздраженно перекатился на спину, испытав вместо ожидаемого удовольствия, лишь неясное облегчение, будто разрешившись после краткого запора. «Не баба, а оладья непропеченная! — с досадой думал он, слегка морщась и с отчетливой неприязнью уворачиваясь от нежных поглаживаний и чмоканий, с которыми она посчитала нужным немедленно к нему пристать. — И фригидная, вдобавок. Будто я не вижу, что притворялась… Изображала тут… Совсем, что ли, за идиота меня принимает? Нет уж, хватит… Сейчас повесть допишу, приеду в город — и до свидания… И вообще, пора в Европу… Пожил на Родине, спасибо… Вот и предлог — не с собой же в Париж мне эту куклу неотесанную тащить!».

— Я устал, Аля. Мне еще поспать нужно, иди к себе, пожалуйста, — сухо сказал он, и, дождавшись, когда она, шепча какие-то нежности, на цыпочках убралась, с наслаждением перекатился к стене.